Журнал классная девчонка читать дневники принцессы

Dating > Журнал классная девчонка читать дневники принцессы

Download links: → Журнал классная девчонка читать дневники принцессы → Журнал классная девчонка читать дневники принцессы

Майкл с ней порвал, лучшая подруга не отвечает на звонки, родители заставляют ходить к психологу, а бабушка требует произнести торжественную речь... Как бы то ни было, когда я пришла на кухню, мама была уже там. Всем ведь известно, как встретишь, так и проведешь! Сколько времени они собирались скрывать от меня эту подробность?

Не согласна, мне больше нравится Тимоти Далтон. Я поделилась этой информацией с папой только потому, что он политик и я подумала, что у него могут возникнуть какие-нибудь идеи насчет того, как сделать жизнь в Дженовии, где он живет, лучше. Он классный для тех, у кого с алгеброй полный порядок, как у Лилли Московитц. Если разобраться, спорить особенно не о чем. И это был только первый сюрприз. Она будет их спрашивать, как пройти в «Гринвич-Виллидж». Может быть, кто-то из родственников умер и он хотел, чтобы мама подготовила меня к этой новости и сообщила осторожно. Мистера харольда робинсона, да 2016 кинг в местном.

Но я совсем не боюсь. Мама ничего такого не делает, она обычно мнет страницы и бросает их или на диване, или возле туалета.

Дневники принцессы - Думаем, сомнений у тебя не осталось!

Мама думает, что я скрываю свои чувства. Я ей твержу: — Нет, мама, ничего я не скрываю. Я правда думаю, что это замечательно. Если ты счастлива, то и я счастлива. А она говорит: — По-моему, ты со мной неискренна. Потом она протягивает мне этот блокнот и говорит, что хочет, чтобы я записывала в него свои мысли, раз уж, говорит, мне не хочется делиться ими с ней. Она хочет, чтобы я записывала свои чувства? Что ж, ладно, я запишу. Вот, пожалуйста: Не могу поверить, что она так со мной поступает! Все и без того считают меня ненормальной чудачкой. Другой такой некультяпистой особы, наверное, во всей школе не сыщешь. Давайте смотреть правде в глаза: я высоченного роста, плоскогрудая, как доска, и вдобавок первокурсница. Что еще может быть хуже? Если ребята в школе узнают еще и про это, мне конец, просто конец. Господи, если ты существуешь, пожалуйста, сделай так, чтобы они об этом не узнали. На Манхэттене живет примерно четыре миллиона человек, то есть, выходит, примерно ДВА МИЛЛИОНА мужчин. Так почему же из двух миллионов мужчин моей маме понадобилось встречаться именно с мистером Джанини?! Неужели нельзя было выбрать кого-нибудь, кого я не знаю? Познакомилась бы в супермаркете или еще где-нибудь с каким-нибудь мужчиной и встречалась бы с ним на здоровье. Так ведь нет же, ей надо было закрутить роман не с кем-нибудь, а именно с моим учителем алгебры. Ну, спасибо, мамочка, удружила, спасибо тебе огромное. Ну да, конечно, классный — если ты Лилли Московитц. Он классный для тех, у кого с алгеброй полный порядок, как у Лилли Московитц. А для тех, у кого по алгебре полный провал, как у меня, к примеру, он вовсе не классный. Никакой он не классный, если каждый божий день заставляет тебя оставаться после уроков и ты вместо того, чтобы тусоваться с друзьями, торчишь в школе с половины третьего до половины четвертого и решаешь какие-то дурацкие примеры. Никакой он не классный, если звонит твоей матери, чтобы потолковать о твоих плохих оценках, а после этого ПРИГЛАШАЕТ ЕЕ НА СВИДАНИЕ! Не вижу ничего классного в том, что он целует мою мать. Правда, я своими глазами не видела, как они это делают, у них еще и первого свидания-то не было. К тому же я сомневаюсь, что моя мама позволит мужчине целовать ее на первом же свидании. По крайней мере, я надеюсь, что не позволит. На прошлой неделе я видела, как Джош Рихтер целует Лану Уайнбергер. Мне было очень хорошо это видно, потому что они стояли, прислонившись к шкафчику Джоша, а его шкафчик находится как раз рядом с моим. Пожалуй, если бы Джош Рихтер поцеловал меня, я бы не очень возражала. Позавчера мы с Лилли были в супермаркете «Байджлоуз», выбирали для ее мамы крем с альфа-гидроксильными кислотами, и я увидела, что в очереди к кассе стоит Джош. Он меня тоже увидел, вроде как улыбнулся и сказал: «Привет». Он покупал мужской одеколон «Драккар Нуар». Я взяла у продавщицы пробник этого одеколона, и теперь всякий раз, когда мне захочется понюхать, как пахнет Джош, я могу это сделать, даже не выходя из своей комнаты. Лилли сказала, что у Джоша, наверное, был тепловой удар или еще что-нибудь в этом роде и у него в глазах помутилось. Он, говорит, наверное, увидел, что лицо вроде бы знакомое, но вне бетонных стен средней школы имени Альберта Эйнштейна не смог связать мою физиономию с моими именем. А иначе с какой стати, говорит, самый популярный парень в школе станет здороваться с какой-то Миа Термополис, жалкой первокурсницей? Но я-то знаю, что никакой тепловой удар тут ни при чем. На самом деле когда Джош сам по себе, а не с Ланой и не со всеми своими дружками-спортсменами, он совсем другой человек. Ему неважно, что у девчонки плоская грудь и она носит обувь десятого размера, он способен заглянуть ей прямо в душу, не обращая внимания на эту внешнюю шелуху. Я это знаю, потому что тогда в «Байджлоуз» я посмотрела ему в глаза и увидела, что в нем живет очень чуткий человек и этот другой Джош пытается пробиться наружу. Лилли считает, что у меня слишком буйное воображение и патологическая склонность драматизировать свою жизнь. Она говорит, что классический пример этого — то, что я так переживаю из-за мамы и мистера Дж. Миа, я тебя не понимаю, вечно ты ходишь вокруг да около, скрываешь свои чувства. Может, хватит врать о своих чувствах, не пора ли для разнообразия заявить о себе? Твои чувства, знаешь ли, ничуть не менее важны, чем чувства всех остальных. Ну да, как же. Разве я могу подложить маме такую свинью? Она так радуется будущему свиданию, что смотреть тошно. В последнее время она даже занялась стряпней. Вчера, например, она в первый раз чуть ли не за полгода приготовила макароны. Я уже было открыла меню китайского ресторанчика Сюзи с блюдами навынос, а она и говорит: «Ну, нет, детка, сегодня никакой холодной вермишели с кунжутным маслом. Моя мама приготовила макароны! Она даже уважила мои права вегетарианки и не стала добавлять в соус мясные кубики. Купить наполнитель для кошачьего туалета. Дорешать примеры в рабочей тетради по алгебре для мистера Дж. Перестать рассказывать все подряд Лилли. Написать доклад про Исландию по истории мировой цивилизации 5 страниц через 2 интервала. Перестать так много думать о Джоше Рихтере. Отнести белье в стирку. Проверить, не забыла ли мама обналичить чек от папы!!! Стать увереннее и настойчивее. Я просто сидела и тупо смотрела на него. Он задал мне какой-то совсем легкий вопрос, честное слово, он нарочно приберегает для меня вопросы полегче, как будто не хочет, чтобы я чувствовала себя обделенной и все такое, а я даже не слышала, что он спросил. » Тут Лана Уайнбергер издала такой звук, который она вечно издает, и наклонилась ко мне так, что все ее светлые волосы разметались по моей парте. От нее так пахнет духами, что меня прямо в нос шибануло. А она посмотрела на меня и злобно так прошипела: — ИДИОТКА. Да не просто так прошипела, а протянула по слогам: «Ид-диотка». Ну почему так получается, что прекрасные люди типа принцессы Дианы погибают в автокатастрофах, а всякие злючки вроде Ланы живут себе, и ничего? Не понимаю, что только в ней нашел Джош Рихтер? Не спорю, она, конечно, хорошенькая, но та-акая злюка! Неужели он не замечает? Хотя, может, с Джошем Лана совсем другая, я-то уж точно была бы с ним милой. Джош — самый симпатичный парень во всей школе имени Альберта Эйнштейна. В нашей школьной форме многие мальчишки выглядят по-идиотски: эти серые брюки, белые рубашки, черные свитера или жилеты… Но только не Джош. Он и в школьной форме похож на фотомодель. Ладно, бог с ним. Сегодня я заметила, что у мистера Джанини ноздри ужасно оттопырены. Зачем женщине встречаться с мужчиной, у которого такие вывернутые ноздри? За ланчем я спросила об этом Лилли, а она говорит: — Никогда не обращала внимания на его ноздри. Ты будешь есть этот пончик? Лилли считает, что я слишком на этом зацикливаюсь. Говорит, что я в средней школе всего месяц, а у меня уже есть плохие оценки, я из-за этого переживаю и переношу свою тревогу на отношения мамы с мистером Джанини. Лилли говорит, это называется переносом. Все-таки довольно паршиво, когда у твоей подруги родители — психоаналитики. Например, сегодня после школы оба доктора Московитц пытались меня анализировать. Мы с Лилли сидели и спокойно играли в «Боггль». Так каждые пять минут кто-нибудь из них подходил и спрашивал что-нибудь вроде: «Девочки, хотите сока? Девочки, по каналу «Дискавери» идет очень интересный документальный фильм. Кстати, Миа, как ты относишься к тому, что твоя мама собирается встречаться с твоим учителем алгебры? » Или еще что-нибудь в этом роде. Я ответила: — Прекрасно отношусь. Почему, ну почему я не могу быть более уверенной и тверже стоять на своем? Но с другой стороны, вдруг родители Лилли столкнутся с мамой в супермаркете или еще где-нибудь? Если я скажу им правду, они обязательно ей передадут. Я не хочу, чтобы мама знала, как мне все это противно, ведь она из-за этого так счастлива. Самое ужасное, что наш разговор подслушал старший брат Лилли, Майкл. Он тут же начал хохотать, как ненормальный, хотя я лично ничего смешного в этом не вижу. Здорово, теперь братец Лилли знает! Этого мне только не хватало. Я начала его упрашивать, чтобы он никому ничего не говорил. На пятом уроке Майкл занимается в группе «талантливых и одаренных» ТО вместе со мной и Лилли. Это не урок, а ходячий анекдот, потому что миссис Хилл, которая в нашей школе отвечает за программу ТО, глубоко плевать, чем мы занимаемся в классе, лишь бы не слишком шумели. Миссис Хилл терпеть не может, когда ей приходится выходить из учительской — а это как раз напротив класса для ТО, через коридор, — чтобы наорать на нас. Короче говоря, Майклу на пятом уроке полагалось работать в он-лайне над своим интернет-журналом «Крэкхэд». А мне полагалось заниматься в это время алгеброй, доделывать домашнее задание. Миссис Хилл все равно никогда не проверяет, чем мы там занимаемся в классе для одаренных, но это, наверное, и к лучшему, потому что мы на самом деле в основном придумываем, как бы запереть в кладовке русского мальчишку, чтобы не слушать, как он вечно играет на своей дурацкой скрипке Стравинского. Считается, что этот парень — гениальный музыкант. Но хотя мы с Майклом и объединяемся вместе против Бориса Пелковски, это еще не значит, что он будет помалкивать насчет моей мамы и мистера Дж. Так вот, Майкл все время повторял: — А что ты для меня за это сделаешь, Термополис? Что ты для меня сделаешь? А что я могу для него сделать? Делать за Майкла Московитца уроки я не могу, во-первых, он учится в старшем классе, как Джош Рихтер, а во-вторых, у него всю жизнь только отличные отметки, как у Джоша Рихтера. Майкл, наверное, на будущий год поступит в Йельский университет или в Гарвард, как Джош Рихтер. И что, спрашивается, я могу сделать для такого парня? Я, конечно, не хочу сказать, что у него нет недостатков. В отличие от Джоша Рихтера он некомпанейский. Майкл не только не входит в команду гребцов, он даже не входит в дискуссионную команду. Майкл не признает организованный спорт, организованную религию и вообще ничего организованного. Он почти все время проводит один в своей комнате. Я как-то раз спросила Лилли, чем он там занимается, а она сказала, что они с родителями ведут по отношению к Майклу политику типа «ты не спрашиваешь, я не говорю». Не удивлюсь, если он там делает бомбу. Может, он вместо первоапрельской шутки взорвет среднюю школу имени Альберта Эйнштейна ко всем чертям. Время от времени Майкл выходит из своей комнаты и роняет саркастические замечания. Иногда при этом он выходит без рубашки. Хотя он и не признает организованный спорт, грудная клетка у него неплохая, я заметила, да и живот плоский, с хорошо развитыми мускулами. Лилли я об этом никогда не говорила. Как бы то ни было, Майклу, наверное, надоело слушать, как я предлагаю всякую ерунду, например, выгуливать его шелти по кличке Павлов или сдавать обратно в магазин пустые бутылки от минеральной воды, которую пьет его мать. Это его обязанность, он должен сдавать их каждую неделю. Я думаю, что ему все это надоело, потому что в конце концов он сказал этаким противным голосом: — Ладно, Термополис, забудь. И ушел в свою комнату. Я спросила Лилли, с чего он так разозлился, а она сказала, что это потому, что он делал мне сексуальные намеки, а я этого даже не заметила. А вдруг Джош Рихтер станет делать мне сексуальные намеки надеюсь, это когда-нибудь случится , а я и не пойму? Боже, какой же я иногда бываю глупой! Как бы то ни было, Лилли велела мне не беспокоиться насчет того, что Майкл расскажет про мою мать и мистера Дж. Потом она спросила, какая мне разница, видны ли у мистера Джанини ноздри или нет, ведь смотреть на них придется не мне, а моей маме. А я ей ответила: — Извини меня, мне приходится на них смотреть каждый божий день с девяти пятидесяти пяти до десяти пятидесяти пяти и с двух тридцати до трех тридцати, за исключением выходных, национальных праздников и летних каникул. И это еще, если я не завалю алгебру совсем и мне не придется ходить на занятия летом. А если они поженятся, то мне придется смотреть на них КАЖДЫЙ БОЖИЙ ДЕНЬ СЕМЬ ДНЕЙ В НЕДЕЛЮ, ВКЛЮЧАЯ НАЦИОНАЛЬНЫЕ ПРАЗДНИКИ. } Правило, определяющее каждый элемент. Шесть футов чистейшей сексапильности. Светлые волосы, которые часто падают на чистые голубые глаза, и милая, как будто немного сонная улыбка. У него есть только один недостаток: не слишком хороший вкус, иначе он бы не встречался с Ланой Уайнбергер. Одно то, что он в двенадцатилетнем возрасте играл на своей дурацкой скрипке в Карнеги-Холл, еще не делает его классным парнем. К тому же он заправляет школьный свитер в брюки вместо того, чтобы, как все нормальные люди, носить его навыпуск. Пирс Броснан, лучший Джеймс Бонд всех времен и народов. Не согласна, мне больше нравится Тимоти Далтон. Дэниэл Лей Льюис в фильме «Последний из Могикан». Согласна, его принцип: держись, что бы ни случилось. Ну, это и так ясно. Леонардо Ди Каприо в фильме «Титаник». Тоже мне, это уже устарело, сейчас же не 1998 год. Мистер Уитон, тренер команды по гребле. Он красивый, но уже занят. Его видели, когда он открывал дверь учительской перед мадемуазель Кляйн. Парень с рекламы джинсов на огромном плакате на Таймс-сквер. Между прочим, кто он такой? Этому парню надо бы выделить отдельный цикл передач на телевидении. Бойфренд доктора Куинн из сериала «Доктор Куинн, женщина-врач». Он был такой классный! Встречаться с музыкантом — это было бы очень круто. Только не с Борисом Пелковски. Пятница, позже Когда позвонил папа, я измеряла грудную клетку и совсем не думала о том, что моя мама отправилась на свидание с моим же учителем по алгебре. Не знаю почему, но папе я наврала и сказала, что мама у себя в студии. Вообще-то это отвратительно, потому что папа наверняка знает, что у мамы свидание, но я почему-то не могла сказать ему про мистера Джанини. Сегодня днем, во время обязательных занятий с мистером Джанини, я сидела и тренировалась перемножать многочлены упрощенным методом: первый член, наружный, внутренний, последний, первый, наружный, внутренний, последний… Господи, неужели этот метод может мне хоть когда-нибудь пригодиться в реальной жизни? Вдруг мистер Джанини ни с того ни с сего сказал: — Миа, я надеюсь, ты не чувствуешь себя неловко из-за того, что я… э-э… по-дружески встречаюсь с твоей матерью. Не знаю почему, но на какую-то секунду мне показалось, что он скажет «занимаюсь сексом с твоей матерью». И я очень сильно покраснела, прямо-таки вспыхнула. Я говорю: — О, нет, мистер Джанини, меня это нисколько не беспокоит. А он говорит: — Потому что, если это тебя беспокоит, мы можем об этом поговорить. Наверное, он решил, что я вру, раз я так сильно покраснела. Но я только сказала: — Честное слово, меня это не волнует. То есть, может, волнует немножко, но это не страшно, я ничего не имею против. Я имею в виду, ведь это просто свидание, правда? С какой стати переживать из-за какого-то несчастного свидания? Тут-то мистер Джанини и сказал: — Понимаешь, Миа, я не уверен, что это будет всего одно «несчастное свидание», как ты выразилась. Дело в том, что твоя мать мне очень нравится. И тут я, сама не знаю почему, вдруг услышала собственный голос: — Что ж, надеюсь, что так, потому что, если вы сделаете что-нибудь такое, что она из-за вас будет плакать, я надеру вам задницу. Ужас, мне до сих пор не верится, что я сказала учителю слово «задница»! После этого мое лицо стало еще краснее, хотя я думала, что краснее уже некуда. Ну почему я могу говорить правду только тогда, когда у меня от этого точно будут неприятности? Но, наверное, я действительно из-за всего этого чувствую себя неловко. Возможно, родители Лилли правы. Однако мистер Джанини не разозлился. Он так забавно улыбнулся и сказал: — Я не собираюсь обижать твою маму, тем более доводить до слез, но если это когда-нибудь случится, разрешаю тебе надрать мне задницу. Так что с этим все вроде бы обошлось. Между тем папин голос по телефону звучал очень странно. Хотя, если разобраться, это всегда так. Я не люблю трансатлантические звонки, потому что мне слышно, как где-то на заднем плане шумит океан, и я начинаю нервничать, ну, как будто рыбы подслушивают или еще что-нибудь в этом роде. Плюс к тому папа вообще не хотел говорить со мной, он хотел поговорить с мамой. Может быть, кто-то из родственников умер и он хотел, чтобы мама подготовила меня к этой новости и сообщила осторожно. Ммммм… С прошлого лета мои груди нисколечко не выросли. В четырнадцать лет у меня не было скачка роста, как у нее в таком же возрасте. Наверное, у меня его никогда не будет, по крайней мере, что касается груди. Я расту только в высоту, а не в ширину. Сейчас я в классе самая высокая девчонка. Выходит, если в следующем месяце кто-нибудь пригласит меня на танцы по случаю праздника многообразия культур пригласит, как же! Вечером я засиделась допоздна, тянула до последнего, потому что мне хотелось узнать, что случилось, но, наверное, все эти измерения меня утомили, поэтому я смогла спросить, как все прошло, только сегодня утром, когда пришла на кухню покормить Толстого Луи. Мама была уже на ногах, что довольно странно, обычно она встает позже меня, а я — подросток, считается, что я все время должна хотеть спать. Но с тех самых пор, когда ее последний бойфренд оказался республиканцем, мама пребывала в депрессии. Как бы то ни было, когда я пришла на кухню, мама была уже там. Она жарила оладьи и довольно мурлыкала под нос песенку. Я отпала: мама что-то готовит в такую рань, да еще и вегетарианское! Конечно, она отлично провела время. Они пообедали в «Монтез» не какая-нибудь забегаловка, молодец, мистер Дж.! Я все пыталась как-нибудь узнать, были ли поцелуи, особенно французские, но мама только улыбалась и смущалась. На этой неделе они опять собираются встретиться. И я, пожалуй, не против, раз уж мама от этого так счастлива. От них осталась только видеокассета, которую они сняли, и кучка хвороста. Лилли собирается пойти в парк на Вашингтон-сквер с видеокамерой и снимать туристов. Она будет их спрашивать, как пройти в «Гринвич-Виллидж». На самом деле район называется Гринвидж-Виллидж, 4 Район Манхэттена, один из самых интересных уголков Нью-Йорка. Короче говоря, задумано так: как только какой-нибудь турист подойдет и спросит, как добраться до Гринвич-Виллидж, мы дружно завизжим и в ужасе бросимся бежать. По замыслу Лилли в конце фильма от нас останется только маленькая кучка карточек для проезда на метро. Лилли говорит, что, когда ее фильм выйдет, все станут смотреть на карточки метро по-другому. Я ей сказала: жалко, что у нас нет настоящей ведьмы. По-моему, можно было позвать на эту роль Лану Уайнбергер, но Лилли сказала, что это будет эксплуатация типажа. К тому же тогда нам придется терпеть Лану целый день, а на это никто не согласится. Да и то это еще при условии, что она сама согласится, она же считает нас самыми непопулярными девчонками во всей школе, небось еще не захочет, чтобы ее видели с нами — побоится репутацию испортить. Хотя, с другой стороны, она такая тщеславная, что двумя руками ухватится за шанс показаться на экране, даже если это будет всего лишь канал публичного доступа. Когда съемки на сегодня были закончены, мы все увидели, как через Бликер-стрит переходит Слепой парень. Он нашел новую жертву — ничего не подозревающую немецкую туристку. Девушка и понятия не имеет, что, как только они окажутся на другой стороне улицы, этот «бедный слепой парень», которому она помогает перейти через дорогу, начнет ее лапать, а потом притворится, что сделал это не нарочно. Мне, как всегда, «везет». Единственный парень, который меня лапал хотя у меня и ухватиться-то не за что , был СЛЕПЫМ. Лилли говорит, что она заявит на Слепого в полицейский участок. Как будто полиция станет с ним возиться! У них есть заботы и поважнее, например, ловить убийц. Купить наполнитель для кошачьего туалета. Проверить, не забыла ли мама послать чек на оплату квартиры. Подготовиться к письменному экзамену по английскому. Забрать белье из прачечной. Перестать думать про Джоша Рихтера. У папы снова был какой-то странный голос, так что в конце концов я не выдержала и спросила: — Пап, бабушка умерла? Он даже испугался: — Нет, Миа, почему ты так решила? Я ему объяснила, что у него какой-то странный голос, а он стал говорить, что вовсе не странный. Но это неправда, потому что голос у него правда странный. Но я решила замять это дело и завела разговор про Исландию. Мы ее сейчас проходим по истории мировой цивилизации. В Исландии самый высокий процент грамотности населения, потому что там больше нечего делать, кроме как читать. А еще у них есть природные горячие источники, и все в них купаются. Однажды в Исландию приехала на гастроли опера, так все билеты на все спектакли были распроданы, и в опере побывало что-то около 98 процентов населения. Все выучили оперу наизусть и целыми днями распевали арии. Мне хочется когда-нибудь пожить в Исландии. Похоже, это прикольное место, гораздо прикольнее Манхэттена. На Манхэттене в тебя иной раз могут и плюнуть просто так, ни за что. Но папу, кажется, Исландия не заинтересовала. Наверное, потому, что по сравнению с Исландией все остальные страны выглядят, как полный отстой. Правда, страна, в которой живет папа, очень маленькая. Пожалуй, если бы туда приехала опера, на нее пришло бы процентов 80 населения, и этим можно было бы гордиться. Я поделилась этой информацией с папой только потому, что он политик и я подумала, что у него могут возникнуть какие-нибудь идеи насчет того, как сделать жизнь в Дженовии, где он живет, лучше. Но, наверное, в Дженовии не нужно ничего улучшать, там и так все прекрасно. Главный источник дохода Дженовии — туристы. Я потому это знаю, что в седьмом классе мне пришлось писать краткий доклад по каждой стране Европы. В том, что касается дохода от туризма, Дженовия идет сразу за Диснейлендом. Вот, наверное, почему в Дженовии жители не платят налоги — у государства и без того достаточно денег. Дженовия — княжество, кроме нее есть еще только одно такое, Монако. Папа говорит, что у нас в Монако много кузенов, но я пока что ни с кем из них не встречалась, даже в гостях у бабушки. Я предложила папе будущим летом поехать в Исландию, вместо того чтобы, как обычно, проводить лето у бабушки в ее французском шато Мираньяк. Бабушку, конечно, пришлось бы оставить во Франции, ей Исландия не понравится. Ей вообще не нравятся никакие места, где нельзя заказать хорошо приготовленный коктейль «сайдкар» — это ее любимый напиток в любое время дня и ночи. Но папа только сказал: — Мы поговорим об этом в другой раз. Все-таки мама была права насчет него. Но он, похоже, пребывал в отличном настроении. На уроке, пока мы занимались формулой корней квадратного уравнения А как же правила перемножения многочленов? Только я начала что-то более или менее схватывать, как — бац, новый материал! Не удивительно, что я заваливаю алгебру! Позже он снова вернулся к этой теме. Таким голосом, какой у него бывает когда он чем-то очень взволнован, он спросил: — А вы знаете, кто был бы хорошей Элизой Дулитл? Я просто выпала в осадок. Я, конечно, понимаю, мистер Джанини пытается быть любезным, как-никак он ведь встречается с моей матерью, но это уж слишком. Во-первых, прослушивание уже было. А во-вторых, даже если бы я захотела участвовать а я не могу, потому что у меня двойка по алгебре, очнитесь, мистер Джанини, вы не забыли? Я не умею петь, я и говорю-то кое-как. Даже Лана Уайнбергер, которая в девятом классе всегда получала главные роли, сейчас не получила, роль досталась какой-то девочке из старшего класса. Зато Лане дали все эпизодические роли: зрительницы на скачках в Эскоте и проститутки Кокни. Лилли играет экономку, ее задача — включать и выключать свет в начале и конце антракта. Мистер Джанини так меня ошарашил, что я не смогла вообще ничего сказать. Я просто сидела и чувствовала, что жутко краснею. Наверное, поэтому позже, в обед, когда мы с Лилли проходили мимо моего шкафчика, Лана, которая стояла там и ждала Джоша, ужасно противным голосом сказала: «Привет, Амелия». Я еще в детском саду сказала всем, чтобы не называли меня Амелией, и с тех пор меня никто так не зовет, кроме бабушки. Я наклонилась, чтобы достать из рюкзака деньги. Лане, наверное, стало слишком хорошо видно мою блузку, потому что она вдруг выдала: — О, как мило, я вижу, мы все еще не доросли до лифчика. Позвольте предложить вам бандаж. Я бы ее выволокла из раздевалки и врезала как следует — а может, и нет, потому что Московитцы считают, что я боюсь любой конфронтации, — но в этот самый момент к нам подошел Джош Рихтер. Ясное дело, он все слышал, но он сказал только: «Можно мне пройти? » Это он Лилли, потому что она загораживала ему дорогу к его шкафчику. Этого мне только не хватало — чтобы прямо перед носом у Джоша Рихтера кто-то указывал пальцем на мою плоскую грудь! Я бы сбежала в кафетерий и выкинула эту историю из головы, но Лилли не могла все так оставить. Она покраснела и сказала Лане: — Послушай, Уайнбергер, сделай милость, уползи куда-нибудь и сгинь. Никто, никто никогда не говорил Лане Уайнбергер, чтобы она уползла куда-нибудь и сгинула. Ведь ни одна девчонка не хочет, чтобы ее именем были потом исписаны все стены женского туалета. Это, конечно, не большая беда, ведь мальчишки в женский туалет не заходят и не увидят, что там написано, но я все-таки предпочитаю, чтобы мое имя не появлялось на стенах, как-то мне это не по вкусу. Но Лилли такие вещи не волнуют. Я хочу сказать, что она маленького роста, круглая, немножко похожа на мопса, но ей совершенно все равно, как она выглядит. У нее есть своя передача на телевидении публичного доступа, парни часто звонят ей в студию, говорят, какой они ее считают уродкой, и просят задрать блузку — у нее-то грудь точно не плоская, она уже сейчас носит бюстгальтер размера «С», — а она только смеется себе и смеется. Лилли ничего не боится. И вот, когда Лана Уайнбергер уставилась на нее, потому что Лилли велела ей уползти и сгинуть, Лилли просто заморгала, как будто говорила: «Ну, укуси меня». Все это могло бы разрастись в большую девчоночью драку, не зря же Лилли смотрела все до одной серии «Зенны, королевы воинов», она умеет драться, как не знаю кто. Но тут Джош Рихтер захлопнул дверь своего шкафчика и с отвращением сказал: — Я сматываюсь. Тогда Лана бросила это дело, как горячую картошку, и потащилась за ним. Мы с Лилли стояли и смотрели друг на дружку, как будто не могли в это поверить. Мне и правда до сих пор не верится. Кто они такие, в конце концов, эти люди, почему я должна общаться с ними изо дня в день, как будто нас заперли в одной тюрьме? История мировой цивилизации: вопросы в конце 4-й главы. Французский: использование avoir в отриц. Когда я пришла из школы, мама была дома, хотя обычно она в будни весь день проводит в своей студии. У нее было очень странное выражение лица, а потом она сказала: — Миа, мне нужно с тобой поговорить. Она не напевала под нос песенку и ничего не приготовила, и я поняла, что дело серьезное. Я вроде как даже приготовилась, что умерла бабушка, но чувствовала, что может быть что-то и похуже, я боялась, что, например, что-нибудь случилось с Толстым Луи. В прошлый раз, когда он проглотил носок, ветеринар содрал с нас тысячу долларов за то, чтобы вытащить этот носок из его тонкой кишки, а потом он почти месяц ходил с очень странным видом. Я имею в виду Толстого Луи, а не ветеринара. Но оказалось, что речь пойдет не о коте, а о папе. Оказывается, папа названивал нам потому, что он только что узнал, что из-за рака у него больше не может быть детей. Рак — страшное дело. К счастью, тот вид рака, который был у моего папы, легко вылечить. Ему просто отрезали пораженную часть и провели химиотерапию, с тех пор прошел год, но рак больше не развивается. К сожалению, часть, которую пришлось отрезать… Бр-р, мне не нравится даже писать это слово на бумаге. Оказалось, что когда человеку отрезают одно яичко и проводят химиотерапию, то у него очень велики шансы стать бесплодным. И вот папа совсем недавно узнал, что с ним именно это и произошло. Мама говорит, что он очень подавлен. Еще она сказала, что мы должны проявить чуткость и понимание, потому что у мужчин есть свои потребности и одна из них — это потребность чувствовать себя всемогущим и способным к оплодотворению. Я одного не пойму, что за важность? Зачем ему другие дети, ведь у него уже есть я. Конечно, я вижусь с ним только в летние каникулы и на Рождество, но разве этого мало? Я хочу сказать, он же очень занят, управляет Дженовией. Править целой страной, даже если она всего в милю длиной, и править хорошо, это, я вам скажу, дело нешуточное. Кроме государственных дел у него хватает времени только на меня и на подружек. Возле него постоянно крутятся новые подружки. Он привозит их с собой, когда мы ездим во Францию к бабушке. Каждая как увидит бассейн, и конюшни, и водопад, и ферму, и двадцать семь спален, и бальный зал, и взлетно-посадочную полосу, так и начинает распускать слюни. А через неделю он ее бросает. Я и не знала, что он хотел на одной из них жениться и завести детей. Это я к тому, что на моей маме он так и не женился. Мама говорит, это потому, что она тогда отрицала буржуазную мораль, которая не признает женщину равной мужчине и не уважает ее права как индивидуальности. Я, по правде говоря, подозревала, что, может, папа никогда не предлагал ей выйти за него замуж. Как бы то ни было, мама сказала, что завтра папа прилетает в Нью-Йорк, чтобы поговорить со мной на эту тему. Не понимаю зачем, ведь я-то тут ни при чем. Я ей так и сказала: — Зачем он летит в такую даль, чтобы поговорить со мной о том, что он не может иметь детей? Тогда у мамы снова сделалось очень странное выражение лица, она явно собиралась что-то сказать, но потом почему-то передумала. Мама говорит «спроси у своего отца» только тогда, когда сама не хочет о чем-то говорить, например, о том, почему люди иногда убивают своих собственных детей или как вышло, что американцы едят очень много красного мяса, а читают гораздо меньше, чем жители Исландии. То есть, конечно, не в нашей мансарде. Он, как обычно, остановился в «Плазе». Предполагается, что я приду к нему завтра, когда он «отдохнет». После того как у него обнаружили рак, папа стал много отдыхать. А еще он перестал играть в поло. Но это, думаю, не из-за рака, а из-за того, что на него однажды наступила лошадь. Как бы то ни было, я эту «Плазу» терпеть не могу. В прошлый раз, когда папа там останавливался, меня к нему не пускали, потому что я была в шортах. Там как раз была сама хозяйка отеля, она сказала, что ей не нравится, когда в ее шикарный отель приходят люди в обрезанных джинсах. Мне пришлось позвонить папе по внутреннему телефону и попросить, чтобы он спустился в вестибюль и принес мне брюки. Он попросил к телефону консьержа. Не знаю, что он ему сказал, но только после этого все засуетились и стали передо мной извиняться, как ненормальные. Мне вручили огромную корзину с фруктами и шоколадом. Правда, мне фруктов не хотелось, поэтому я отдала их бездомному бродяге, который мне попался при входе в метро, когда я возвращалась в Виллидж. Кажется, ему фрукты тоже были не нужны, потому что он их выбросил в сточную канаву, а корзину надел на голову вместо шляпы. Я рассказала Лилли, что сказал папа насчет того, что у него не может быть детей, и она говорит, что в этом скрыт глубокий смысл. Говорит, наверное, у моего отца до сих пор остались неразрешенные противоречия с его родителями. А я сказала: — Ну да, моя бабушка — это у-ужасная боль в заднице. Лилли ответила, что на этот счет она ничего не может сказать, потому что никогда с моей бабушкой не встречалась. Я много раз спрашивала, можно ли пригласить Лилли в Мираньяк, но бабушка никогда не разрешала. Она говорит, что у нее от подростков начинается мигрень. Лилли говорит, что, возможно, мой папа боится потерять молодость, для многих мужчин это равносильно потере мужественности. Лилли такая умная, что, по-моему, ее должны были перевести сразу через класс, а она говорит, что ей нравится быть первокурсницей. Говорит, так у нее будет целых четыре года, чтобы наблюдать за подростковым поколением в Америке периода после холодной войны. Любезной со всеми, неважно, нравится он или она мне или нет. Перестану постоянно лгать о своих чувствах. Перестану забывать дома тетрадь по алгебре. Держать свои замечания при себе. Перестану записывать алгебру в этот дневник. Записки, написанные во время ТО Лилли, я этого не вынесу. Когда она вернется в учительскую? Может, никогда не вернется. Говорят, там сегодня чистят ковровое покрытие. Боже, он такой классный! Никакой он не классный, он противный. Посмотри, что он сделал со своим свитером. Никакая я не зашоренная. Но кто-то должен ему объяснить, что у нас в Америке не заправляют свитера в брюки. Может, у них в России так заправляют. Но мы же не в России. И еще кто-то должен ему сказать, что пора сменить музыку. Если я еще хоть раз услышу этот Реквием по покойному королю Как-Его-Там… Ты просто ревнуешь, потому что Борис — гениальный музыкант, а у тебя двойка по алгебре. Лилли, одно то, что у меня плохо с алгеброй, еще не означает, что я идиотка. Что с тобой сегодня? Найти угол наклона ноздрей мистера Джанини. Теперь я знаю, почему папа был так озабочен, что больше не может иметь детей. Потому что он принц!!! Сколько времени они собирались скрывать от меня эту подробность? Хотя, если задуматься, им довольно долго удавалось это делать. Я, конечно, бывала в Дженовии. Дом моей бабушки, куда я езжу каждое лето и почти каждое Рождество, называется Мираньяк. Точнее, он стоит на границе Франции, совсем рядом с Дженовией, которая находится между Францией и Италией. Я езжу в Мираньяк с самого рождения. Но всегда только с папой, с мамой — никогда. Мои папа и мама никогда не жили вместе. Многие из моих знакомых ребят, родители которых развелись, только и мечтают, чтобы они снова стали жить вместе, но у меня не так, меня вполне устраивает то, как мы живем. Мои родители расстались еще до того, как я появилась на свет, хотя отношения между ними остались самые дружеские. Ну, разве что кроме тех случаев, когда у папы бывает плохое настроение, а мама ведет себя, как ненормальная, что с ней иногда бывает. Пожалуй, если бы они жили вместе, было бы довольно паршиво. Как бы то ни было, Дженовия — это место, куда бабушка возит меня покупать одежду в конце каждого лета, когда ей надоедает смотреть на мои джинсы и комбинезоны. Но никто там никогда не заикался насчет того, что мой папа — принц. Если задуматься, я ведь делала два года назад доклад о Дженовии, тогда я выписывала имя королевской семьи — Ренальдо. Но тогда мне и в голову не пришло связать это имя с моим отцом. То есть я, конечно, знаю, что его зовут Филипп Ренальдо, но в энциклопедии имя принца Дженовии упоминается как Артур Кристофф Филипп Джерард Гримальди Ренальдо. В энциклопедии была и его фотография, но, видать, очень старая. Папа облысел еще до того, как я родилась на свет по нему даже не скажешь, что ему делали химиотерапию, потому что он и так почти лысый. А на той фотографии у принца Дженовии ужасно много волос, бакенбарды и усы. Пожалуй, теперь я могу понять, почему мама им увлеклась, когда она еще училась в колледже. Он был немножко похож на Болдуина. То есть я, конечно, знала, что он занимается политикой, конечно, я знала, что у него есть деньги — еще бы, много ли в нашей школе найдется ребят, у которых есть дома во Франции? Летний дом на Мартас-Виньярде 5 Остров у северо-восточного побережья США, летний курорт, популярный у писателей и художников. У меня только один вопрос: если мой папа принц, как так вышло, что мне приходится учить алгебру? То есть кроме шуток. По-моему, с папиной стороны это была не очень хорошая идея — сообщить мне, что он принц, в холле «Палм корт» отеля «Плаза». Начать с того, что мы почти в точности повторили случай с шортами. Привратник поначалу вообще не хотел меня впускать. «Дети без сопровождения взрослых не допускаются», — так он сказал. Прямо как в фильме «Один дома-2», правда? А я ему: — Но я должна встретиться здесь с папой… А он снова: — Несовершеннолетние без сопровождения взрослых… Мне показалось, что это несправедливо, ведь я даже не была в шортах. На мне была форма нашей школы, то есть юбка в складку, гольфы и все такое. Правда, я была в ботинках «доктор Мартенс», но что с того? Я была одета почти как Элоиза, а она, как считается, управляет «Плазой». В общем, после того, как я проторчала там, наверное, целый час, повторяя: «Но мой папа… но мой папа… но мой папа…», ко мне все-таки подошел консьерж и спросил: — Кто именно ваш папа, юная леди? Как только я назвала папино имя, меня тут же впустили. Теперь-то я понимаю, что даже они знали, что он принц. Только его родной дочери, родной дочери никто не удосужился сказать! Папа ждал меня за столом. В «Плазе» «большой чай» считается жутко важным мероприятием. Видели бы вы немецких туристов! Как они фотографировали друг друга с шоколадными рожками во рту! Вообще-то, когда я была маленькой, я тоже получала от этого дела удовольствие, а поскольку папа не желает понять, что в четырнадцать лет я уже не малышка, мы по-прежнему встречаемся здесь, когда он приезжает в Нью-Йорк. Нет, конечно, мы ходим и в другие места. Например, мы всегда ходим на «Красавицу и Чудовище», это мой любимый бродвейский мюзикл. Мне плевать, что Лилли говорит насчет Уолта Диснея и его женоненавистнического подтекста. Я смотрела этот мюзикл семь раз. Его любимое место — это когда на сцену выходят танцующие вилки. Короче говоря, сидим мы, значит, с ним, пьем чай, и вдруг он очень серьезным голосом начинает мне рассказывать, что он — принц Дженовии. И тут происходит ужасная вещь: я начинаю икать. Со мной такое случается, только когда я выпью что-нибудь горячее и потом съем хлеб. Не знаю, почему так бывает. В «Плазе» со мной такого раньше не случалось, но папа вдруг ни с того ни с сего говорит: — Миа, я должен рассказать тебе правду. Думаю, ты уже достаточно большая, и раз уж так случилось, что я больше не могу иметь детей, это очень сильно повлияет на твою жизнь, поэтому справедливость требует, чтобы я тебе рассказал. Я — принц Дженовии. А я только и смогла произнести: — Правда, папа? У меня было… скажем так, неудовлетворительное детство… Еще бы, жизнь с моей бабушкой — это вам не фунт изюма. Потом папа стал бормотать что-то под нос, он всегда так делает, когда я ему говорю, что я вегетарианка, или когда речь заходит о маме. Более того, я думаю, что детство в Нью-Йорке привило тебе здоровую дозу скептицизма по отношению к роду человеческому вообще… Икк! Это он еще ни разу не встречался с Ланой Уайнбергер. Полагаю, отчасти поэтому у меня были большие трудности в установлении близких межличностных отношений с женщинами… Икк! Мы не предвидели, что может возникнуть такая ситуация, при которой ты унаследуешь трон. Когда ты родилась, мне было всего двадцать пять лет, и я был уверен, что еще встречу другую женщину, женюсь на ней и у нас будут дети. Но теперь, к сожалению, стало ясно, что этого не будет. Таким образом, Миа, ты являешься наследницей престола Дженовии. Я ведь икала не тихонько, как подобает леди, а вздрагивала всем телом, чуть не подпрыгивая на стуле, как игрушечная лягушка на пружинке. К тому же я икала громко. Я имею в виду, очень громко. Немецкие туристы стали оглядываться на меня и хихикать. Я понимала, что папа говорит очень серьезные вещи, но ничего не могла с собой поделать, я все икала и икала. Я попыталась задержать дыхание и сосчитать в уме до тридцати, но снова икнула, успев досчитать только до десяти. Я положила под язык кусочек сахара. Я даже попыталась себя испугать: представила, как мама и мистер Джанини целуются. Даже это не помогло! В конце концов папа спросил: — Миа, ты меня слушаешь? Ты слышала хоть слово из того, что я сказал? Я говорю: — Папа, извини, мне нужно на минутку выйти. У папы сделалось такое лицо, как будто у него что-то заболело, живот например. Он откинулся на спинку стула и как-то весь сник, но все-таки сказал: — Ладно, иди. И дал мне пять долларов, чтобы я дала их уборщице, но я, конечно, положила их в карман. Пять баксов уборщице туалета, еще чего! Это когда все мои карманные — десять баксов в неделю! Не знаю, бывали ли вы когда-нибудь в дамской комнате «Плазы», но это самое клевое местечко на Манхэттене. Она вся розовая, повсюду висят зеркала и стоят диванчики, наверное, на случай, если вы посмотрите на себя в зеркала и от собственной красоты у вас голова закружится или что-нибудь в этом роде. Одним словом, я туда влетела, икая, как сумасшедшая. Все эти дамочки с модными прическами посмотрели на меня недовольно, видно, я им помешала. Наверное, из-за моей икоты они не могли ровно подвести глаза или еще что-нибудь в этом роде. Я зашла в кабинку. Надо вам сказать, что в каждой кабинке там кроме унитаза есть еще отдельная раковина с огромным зеркалом, туалетный столик и мягкий табурет с бахромой. Я села на табурет и мысленно сосредоточилась на том, чтобы перестать икать. А еще я стала обдумывать, что сказал папа. Он — принц Дженовии. Теперь мне многие вещи становились понятными. Например, почему, когда я летаю во Францию, я просто прохожу в самолет через терминал вместе со всеми, но когда мы приземляемся, меня встречают и выводят из самолета до того, как начнут выходить все остальные пассажиры. Меня сажают в лимузин и везут в Мираньяк, где я уже встречаюсь с папой. Раньше я думала, что это потому, что папа пользуется привилегиями как часто летающий пассажир. Но, наверное, дело в том, что он принц. Когда бабушка возила меня в Дженовию, мы всегда приходили в магазины или до того, как они официально откроются, или после того, как они официально закроются. Бабушка звонила туда заранее и предупреждала, что мы приедем, чтобы нас впустили. Нам ни разу никто не отказал. Если бы мама попыталась сделать то же самое на Манхэттене, продавцы в «Гэп», наверное, поумирали бы со смеху. И еще, когда я приезжаю в Мираньяк, мы никогда не ходим ни в какие кафе, всегда едим только дома, ну, еще иногда в гостях, в соседнем шато Мирабо. Хозяева Мирабо — противные англичане, у них много наглых детей, которые говорят друг другу всякие слова типа: «Это дерьмо» или «Ты мудак». Интересно, знают ли эти бритты, что мой папа — принц Дженовии? Большинство людей слыхом не слыхали о Дженовии. Во всяком случае, когда мы делали доклады о разных странах, никто из нашего класса не знал такой страны. Мама говорит, что она тоже не знала, пока не познакомилась с моим папой. Из Дженовии не вышло ни одной знаменитости, ни одной кинозвезды. Во время Второй мировой войны многие жители Дженовии воевали с фашистами, как мой дедушка, но кроме этого они ничем не прославились. И все-таки те, кто знает о существовании Дженовии, любят туда ездить, потому что там очень красиво. В Дженовии почти круглый год солнечно, перед вами синее-синее прозрачное Средиземное море, а позади — Альпы со снежными вершинами. Там много холмов, некоторые такие же крутые, как в Сан-Франциско, и почти на всех растут оливковые деревья. Я помню из своего доклада, что главной статьей экспорта Дженовии является оливковое масло очень дорогого сорта, мама говорит, такое масло используется только для салатов. А еще там есть дворец. Он вроде как знаменит. Потому что в нем снимали фильм про трех мушкетеров. Внутри я никогда не была, но мы с бабушкой много раз проезжали мимо. Видели много башенок, всяких контрфорсов и так далее. Интересно, мы столько раз проезжали мимо дворца, и бабушка ни разу даже не заикнулась, что жила в нем! Я решила, что теперь можно спокойно вернуться в «Палм корт». Я решила дать уборщице доллар, хотя она за мной и не убирала. А что, я могу себе это позволить, ведь мой папа принц! Четверг, позже, домик пингвина в зоопарке Центрального парка Я так обалдела, что еле пишу, к тому же меня то и дело кто-нибудь толкает под локоть и здесь темно, но это неважно. Я должна записать все в точности так, как было, а то когда я проснусь завтра утром, то могу подумать, что это был кошмарный сон. Но это был не кошмарный сон, это было на самом деле. Я никому не расскажу, даже Лилли. Лилли меня не поймет, меня НИКТО не поймет, потому что ни один из моих знакомых никогда не оказывался в таком положении. Ни с кем еще такого не случалось, чтобы он лег спать одним человеком, а наутро проснулся и обнаружил, что стал кем-то совсем другим. Когда я вернулась из дамской комнаты и села за столик, немецкие туристы ушли, а их места заняли японцы. Это уже лучше, потому что японцы ведут себя намного тише. Когда я садилась за стол, папа разговаривал по мобильному. Я сразу поняла, что он говорит с мамой: у него было такое выражение лица, которое бывает только тогда, когда он говорит с ней. Он говорил: — Да, я ей сообщил. Нет, кажется, она не расстроилась. Я сказала: — Нет. Тогда я действительно не расстроилась. Папа сказал в телефон: — Она говорит «нет». Я замотала головой: — Нет. Ей нужно закончить работу в смешанной технике для галереи «Келли Тейт». Ее нужно сдать до следующего вторника. Папа повторил все это моей маме. Мне было слышно, как она заворчала. Мама всегда ворчит, когда я ей напоминаю, что ей нужно сдать работу к определенному сроку. Мама любит работать, когда ее посещают музы. Обычно в этом нет большой беды, потому что почти все наши счета оплачивает папа, но все-таки взрослому человеку, даже если он художник, стоило бы вести себя более ответственно. Эх, встретить бы мне когда-нибудь маминых муз! Я бы им надавала хороших пинков, да так быстро, что они бы и заметить не успели, кто им всыпал. Наконец папа закончил разговор и посмотрел на меня: — Ну что, тебе лучше? Кажется, он все-таки заметил, что у меня была икота. Я сказала: — Да, лучше. Я кивнула: — Да, что ты — принц Дженовии. Я не знала, что еще сказать, поэтому спросила: — А до тебя принцем Дженовии был дедушка? Что ж, это многое объясняет в бабушке. Папа чувствовал, что он меня озадачил. Он продолжал смотреть на меня как-то странно, вроде как с надеждой. Я попыталась улыбнуться с невинным видом, но это не подействовало. В конце концов я не выдержала и спросила: — Ладно, что из этого? Кажется, он был чем-то разочарован. Я положила голову на стол. Вообще-то в «Плазе» так делать не полагается, но я не заметила, чтобы за нами наблюдала Ивана Трамп. А что я должна понимать? Из-за того, что мама родила меня вне брака, и из-за того, что она не верит в патриархат, как она это объясняет, она дала мне не папину фамилию, а свою. И папа грустно так сказал: — Ты — Амелия Миньонетта Гримальди Термополис Ренальдо, принцесса Дженовии. Никакая я не принцесса. Я настолько НЕ принцесса, что, когда папа стал мне об этом говорить, я расплакалась. Мне было видно мое отражение в большом зеркале в золоченой раме, которое висело на противоположной стене, и я увидела, что мое лицо покрылось пятнами, как бывает, когда мы на физкультуре играем в вышибалы и в меня попадают мячом. Я смотрела на свою физиономию в этом огромном зеркале и думала: «И это лицо принцессы? » Вы бы видели, на кого я была похожа. Уверена, вы в жизни не видали человека, который бы меньше походил на принцессу, чем я. Я имею в виду свои ужасные волосы: и не прямые, и не вьющиеся, а какие-то треугольные, поэтому мне приходится стричься очень коротко. Иначе я буду похожа на дорожный знак «уступи дорогу». По цвету они у меня не светлые и не темные, а так, нечто среднее, кажется, именно такой цвет называют мышиным. А еще у меня большой рот, ступни, как лыжи, и такая плоская грудь, как будто ее вообще нет. Лилли говорит, что моя самая привлекательная черта — это глаза, они у меня серые, но тогда и они выглядели ужасно: сощуренные и красные. Это потому, что я старалась не заплакать. Принцессы ведь не плачут? Тут папа погладил меня по руке. Ладно, положим, я папу люблю, но он просто ничего не понимает. Он все повторял, что ему очень жаль, а я не могла ничего ответить, потому что боялась, что если заговорю, то расплачусь так, что не смогу остановиться. Он стал говорить, что все не так уж плохо, что мне понравится жить во дворце в Дженовии и что я смогу приезжать к своим друзьям так часто, как пожелаю. Тут-то я и не удержалась. Оказывается, я не только принцесса, но мне еще и ПЕРЕЕЗЖАТЬ придется?!! Мне почти сразу расхотелось плакать. Потому что тут я по-настоящему разозлилась. Я не так часто злюсь, я боюсь конфронтации и все такое, но когда я все-таки разозлюсь, то держись. Я поняла, что получилось действительно громко, потому что все эти японские туристы повернулись и посмотрели в мою сторону, а потом стали перешептываться. Кажется, папа был потрясен, что я на него закричала. В прошлый раз я на него кричала несколько лет назад, когда он поддержал бабушку и сказал, что мне следует попробовать паштет из гусиной печени. Может, во Франции это и деликатес, мне все равно, я не ем того, что когда-то ходило по земле и крякало. С какой стати я должна переезжать и жить с тобой? Я поняла, что говорю прямо как персонаж из телесериала. Жаль это признавать, но я и дальше повела себя как героиня сериала. Я вскочила из-за стола так быстро, что опрокинула тяжелый позолоченный стул, и выскочила из зала, по пути чуть не сбив с ног швейцара. Кажется, папа пытался меня догнать, но, если нужно, я могу бежать очень быстро. Мистер Уитон, наш учитель физкультуры, вечно пытается выставить меня на соревнования, но это пустое дело. Терпеть не могу бегать без причины, а дурацкая цифра на футболке — это, по-моему, никакая не причина бежать. Короче говоря, я бежала по улице мимо дурацких конных повозок для туристов, мимо большого фонтана с золотой статуей посередине, мимо машин, мимо детей с родителями, которые вечно толпятся перед «Сворз», 7 Самый популярный магазин игрушек. Там уже становилось темновато, холодновато, жутковато и все такое, но мне было плевать. Мне было нечего бояться. С девчонками в десантных ботинках, особенно вегетарианками, никто не связывается. Через некоторое время я устала бежать и стала думать, куда бы податься. Возвращаться домой мне пока не хотелось. Я знала, что к Лилли идти не стоит, она очень негативно настроена против любых форм правительства, которое не избирается народом, напрямую или через избранных представителей. Она говорит, что там, где властью наделяется один человек, при том он получает эту власть по наследству, принципы социального равенства, права и свободы личности безнадежно утеряны. Вот почему в наше время реальная власть перешла от абсолютной монархии к конституционной, а королевы вроде Елизаветы Второй стали просто символом национального единства. По крайней мере, в своем устном докладе по всемирной истории она говорила именно так. Я, пожалуй, согласна с Лилли, особенно насчет принца Чарльза, он обращался с Дианой паршиво, но мой папа не такой. Конечно, он играет в поло и все такое. Но ему бы никогда в голову не пришло ни с того ни с сего обложить кого-нибудь налогами. Но мне почему-то кажется, что тот факт, что в Дженовии население не платит налоги, не произведет на Лилли особого впечатления. Я знаю, папа первым делом позвонит маме и она забеспокоится. Ужасно не хочется заставлять маму волноваться. Она, конечно, бывает иногда очень безответственной, но это касается счетов и покупок, а по отношению ко мне она никогда не бывает безответственной. Некоторым моим знакомым, к примеру, родители иногда даже забывают выдать деньги на метро. А есть такие, кто говорит родителям, что идет в гости к такому-то или такой-то, а сами вместо этого где-нибудь напиваются, а их родители об этом понятия не имеют, потому что даже не звонят другим родителям и не проверяют, правда ли их ребенок у тех в гостях. Моя мама не такая, она ВСЕГДА проверяет. Поэтому я понимала, что было несправедливо убегать вот так и заставлять маму беспокоиться. Что думает папа, меня тогда мало волновало, в то время я его почти ненавидела. Мне просто нужно было некоторое время побыть одной. Я хочу сказать, что, если ты вдруг узнаешь, что ты принцесса, к этому нужно еще как-то привыкнуть. Наверное, кому-то из девчонок это могло бы понравиться, но только не мне. Меня всякие девчоночьи штучки никогда особенно не привлекали, ну, знаете, всякие там колготки в сеточку, макияж и все такое. То есть я, конечно, могу краситься и наряжаться, если нужно, но предпочитаю обходиться без этого. Я этого терпеть не могу. Короче говоря, не знаю, как это получилось, но ноги как будто сами знали, куда меня нести, и через некоторое время я очутилась в зоопарке. Мне нравится зоопарк Центрального парка, с самого детства нравится. Он куда лучше, чем в Бронксе, потому что он такой маленький, уютный и животные здесь гораздо дружелюбнее, особенно тюлени и белые медведи. Я люблю белых медведей. В зоопарке Центрального парка есть один белый медведь, который целыми днями только и делает, что плавает на спине. Про него однажды говорили в новостях, потому что зоопсихолог забеспокоился, что этот медведь переживает слишком большой стресс. Должно быть, ужасно противно, когда на тебя целыми днями глазеют люди. Но потом ему купили какие-то игрушки, и он поправился. Он просто сидит себе спокойненько в своем вольере — в Центральном парке у зверей нет клеток, у них вольеры — и наблюдает за тем, как вы за ним наблюдаете. Иногда он держит мячик. Мне нравится этот медведь. И вот, после того как я отдала пару долларов за вход — этот зоопарк хорош еще тем, что он дешевый, — я ненадолго зашла навестить белого медведя. Судя по всему, он чувствует себя хорошо. Гораздо лучше, чем я на тот момент. Я хочу сказать, что ему-то его папа не сообщил, что он оказался наследником трона какого-нибудь государства. Интересно, откуда привезли этого белого медведя? Надеюсь, что из Исландии. Через некоторое время возле белого медведя собралось слишком много народу, и я ушла в домик пингвина. Здесь интересно, хотя плоховато пахнет. В домике есть такие окошечки, которые выходят под воду, через них можно смотреть, как пингвины плавают, скользят по камнями и вообще развлекаются по-своему, по-пингвиньи. Малыши прикладывают ладони к стеклу и, когда пингвин подплывает к окошку, начинают визжать. Меня это ужасно раздражает. Но зато здесь есть скамейка, на которой можно посидеть, и я сейчас на ней сижу и пишу вот это. К запаху довольно быстро привыкаешь и перестаешь его замечать. Наверное, привыкнуть можно ко всему. Господи, неужели я правда это написала? К тому, что я — принцесса Амелия Ренальдо, я НИКОГДА не привыкну! Я даже не знаю, кто это такая! Звучит, как название какой-нибудь дурацкой линии косметики, а еще похоже на имя какой-нибудь героини диснеевского мультика, которую в детстве похитили, или она потеряла память и только что пришла в себя, или еще что-нибудь в этом роде. Что же мне делать? Ну не могу я переехать в Дженовию, просто не могу! Кто тогда присмотрит за Толстым Луи? Мама точно не сможет, она и сама-то поесть забывает, что говорить о том, чтобы покормить кота. Мне наверняка не разрешат держать кота во дворце. Во всяком случае, такого кота, как Толстый Луи, который весит двадцать пять фунтов и жрет носки. Он там всех придворных дам перепугает. Господи, что же делать, что делать? Если об этом узнает Лана Уайнбергер, мне конец. Тот же четверг, еще позже Я, конечно, не могла прятаться в домике пингвина до бесконечности. В конце концов они выключили свет и сказали, что зоопарк закрывается. Я убрала дневник и вышла вместе с остальными посетителями. Потом я села в автобус и поехала домой. Я не сомневалась, что дома меня ждет большой нагоняй от мамы, но я никак не ожидала, что мне достанется от обоих родителей одновременно. И это был только первый сюрприз. Она сидела за кухонным столом вместе с папой, между ними стоял телефон. Папа одновременно с ней сказал: — Мы чуть с ума не сошли от беспокойства! Я приготовилась к большой головомойке, но они только хотели знать, все ли со мной в порядке. Я заверила, что все нормально, и извинилась, что повела себя, как Дженнифер Лав Хьюит. Мне, говорю, просто нужно было побыть одной. Я очень боялась, что они начнут меня пилить, но, как ни странно, они не начали. Мама даже хотела накормить меня китайской лапшой, но я не стала есть, потому что она была с ароматом говядины. Тогда папа предложил послать водителя в японский ресторан за суши, но я ему сказала: — Честное слово, папа, мне ничего не нужно, я хочу только спать. Тогда мама стала щупать мой лоб и все такое, как будто я заболела. От этого я чуть снова не разревелась. Папа, видать, понял это по лицу, наверное, в «Плазе» у меня был такой же вид, потому что он вдруг сказал: — Хелен, оставь ее в покое. Как ни странно, мама послушалась. Поэтому я пошла в свою ванную, закрыла за собой дверь и долго-долго лежала в горячей воде с пеной. Потом я надела свою любимую пижаму, красную фланелевую, нашла Толстого Луи он прятался под диваном в японском стиле, потому что недолюбливает моего папу и легла спать. Пока я еще не уснула, мне было слышно, как папа с мамой долго-долго разговаривали на кухне. Папа ворчал басом, как будто где-то далеко гремел гром, а еще его голос немного напомнил мне голос капитана Пикарда из фильма «Стар Трек: следующее поколение». У папы вообще много общего с капитаном Пикардом. Он тоже белый, лысый и должен править небольшим государством. Вот только капитан Пикард к концу каждой серии благополучно решает все проблемы, и все кончается хорошо. А я очень сомневаюсь, что папа решит все мои проблемы и все кончится хорошо. Сегодня утром, когда я проснулась, за окном ворковали голуби. Они живут на пожарной лестнице возле моего окошка. На подоконнике сидел Толстый Луи и наблюдал за ними, вернее, сидела та его часть, которая умещается на подоконнике. Светило солнце, и я даже встала вовремя, а не засыпала и просыпалась снова сто раз, как бывает. Я приняла душ, нашла на дне шкафа не слишком помятую блузку и даже сумела расчесать волосы так, что они стали выглядеть более или менее приемлемо. Настроение у меня было отличное. Мой самый любимый день, не считая субботы и воскресенья. Пятница означает, что впереди два замечательных дня, когда можно будет расслабиться, — два дня без единого урока алгебры! Потом я спустилась в кухню. Из окна в потолке лился розовый свет, мама стояла прямо под ним в своем лучшем розовом кимоно и готовила французские тосты с яичным порошком вместо натуральных яиц. Я больше не отказываюсь от молока и яиц, потому что узнала, что яйца не оплодотворены и из них все равно никогда бы не вылупились маленькие цыплятки. Я уже собралась поблагодарить маму за то, что она так внимательна, но тут услышала шорох. Оказывается, за обеденным столом вообще-то это просто стол, поскольку у нас нет столовой, но неважно сидит папа и читает «Нью-Йорк таймс». Папа был в костюме. Это в семь часов утра! И тут я все вспомнила, удивительно, как я могла забыть: я — принцесса! Мое хорошее настроение сразу улетучилось. Папа меня увидел и сказал: — Ах, Миа… Я сразу поняла, что мне сейчас достанется. «Ах, Миа» папа говорит только тогда, когда собирается прочесть мне длиннющую лекцию. Он аккуратно так свернул газету и положил на стол. Папа всегда сворачивает газеты аккуратно, чтобы краешки страниц совпадали. Мама ничего такого не делает, она обычно мнет страницы и бросает их или на диване, или возле туалета. Папу такие вещи ужасно бесят, наверное, именно по этой причине они не поженились. Мама, как я заметила, поставила на стол наши лучшие тарелки из «Кеймарта», 9 Сеть универмагов с низкими ценами. Она даже поставила на середину стола букет из ярких искусственных подсолнухов в желтой вазе. Я знаю, что она все это сделала, чтобы поднять мне настроение, к тому же, чтобы все это успеть, она наверняка очень рано встала. Но вместо того, чтобы повеселеть, я еще больше погрустнела. Мне сразу подумалось, что они там во дворце, в Дженовии, наверняка не пьют из зеленых пластмассовых стаканов в форме кактусов. Именно так всегда и начинаются его самые ужасные лекции. Только на этот раз перед тем, как начать, он посмотрел на меня как-то странно. Мне-то казалось, что сегодня у меня голова в кои-то веки в приличном виде. Обычно она старается по возможности избавить меня от папиных нотаций. Сегодня я даже подогрела к французским тостам сироп, как ты любишь. Я оценила этот мамин жест, правда оценила, но я не собиралась садиться и разговаривать о моем будущем в Дженовии. Поэтому я сказала: — Ой, мама, я бы с удовольствием, но мне нужно идти. У меня сегодня контрольная по мировой истории, и мы с Лилли договорились встретиться до начала занятий и вместе просмотреть конспекты… — Садись. Боже, когда папа захочет, он действительно может говорить, как настоящий капитан звездолета. Мама положила на мою тарелку несколько французских тостов. Я полила их сиропом и откусила кусочек — просто из вежливости. На вкус тосты были как картон. Она все еще пыталась спасти меня от папиной лекции. Мне ни с того ни с сего сообщают, что я принцесса, и я, выходит, должна этому радоваться? Только не мои знакомые девчонки. Хотя, пожалуй, это не совсем так. Лане Уайнбергер наверняка бы понравилось быть принцессой. Если разобраться, она и так считает себя принцессой. Мама стала перечислять вещи, которые у меня появятся, если я перееду в Дженовию, ее лицо как будто засветилось изнутри, но голос звучал как-то странно, как будто она играла мамашу в каком-нибудь телесериале. Здесь, в Нью-Йорке, иметь машину очень непрактично, но в Дженовии, я уверена, когда тебе исполнится шестнадцать, папа купит… На это я заметила, что в Европе и так достаточно проблем с экологией и я не хочу вносить свой вклад в загрязнение окружающей среды. Автомобильные выхлопы — одни из главных виновников разрушения озонового слоя. В Дженовии ты можешь ее завести. Красивую серую кобылу в яблоках… Это меня достало. И вот я уже вся в слезах, рыдаю, как ненормальная. Ты что, правда хочешь, чтобы я жила с папой? Ты от меня устала или, может, я тебе надоела? Или ты хочешь, чтобы я уехала с папой, чтобы ты и мистер Джанини могли… могли… Я не закончила, потому что разревелась так, что не смогла больше говорить. Но к тому времени мама тоже плакала. Она вскочила со стула, обошла вокруг стола и стала меня обнимать. Он скрестил руки на груди, откинулся на спинку стула и наблюдал за нами с недовольным видом. Вид у папы стал еще более недовольный. Он сказал: — Ни в какой «Гринпис» ты не вступишь. Возможно, в Вассар или в колледж Сары Лоуренс. Я еще сильнее заплакала. До того как я смогла еще что-нибудь сказать, мама протянула руку. Миа все равно пора в школу, она уже опаздывает. Я огляделась и стала искать рюкзак и плащ. Мне еще нужно пополнить карточку метро. Папа издал странный французский звук, который он иногда издает. Что-то среднее между фырканьем и вздохом, похоже на «пф-ф-у». Потом он сказал: — Тебя отвезет Ларс. Я сказала папе, что в этом нет необходимости, потому что мы каждый день встречаемся с Лилли на Астор-Плейс и вместе едем на шестом поезде. Я посмотрела на маму. Она посмотрела на папу. Ларс — это папин водитель, он сопровождает папу везде и всюду. Сколько я знаю папу — ладно, чего уж там, всю жизнь, — у папы всегда был шофер, обычно это какой-нибудь большой мускулистый дядечка, который раньше работал на президента Израиля или кого-нибудь в этом роде. Теперь-то я, конечно, понимаю, что эти ребята были совсем не водителями, а телохранителями. Но дело не в этом. Не хватало еще, чтобы меня привез в школу папин телохранитель. Как прикажете объяснить это Лилли? «О, не обращай внимания, это просто папин шофер». Ну да, еще чего? В школе имени Альберта Эйнштейна есть только один человек, которого привозит шофер, — это Тина Хаким Баба, дочка страшно богатого владельца нефтяной компании из Саудовской Аравии. В школе над ней все смеются, потому что ее родители ужасно боятся, что ее могут похитить где-нибудь между углом Семьдесят пятой улицы и Мэдисон-авеню, где находится наша школа, и углом Семьдесят пятой улицы и Пятой авеню, где она живет. У нее даже есть телохранитель, он ходит за ней из класса в класс и переговаривается по рации с шофером. Мне лично кажется, что это немножко чересчур. Но папа уперся насчет водителя, и ни в какую. Говорит, теперь я официально принцесса, и все это делается ради моей безопасности. Еще вчера я была Миа Термополис и могла благополучно добираться до школы на метро, но теперь, когда я стала принцессой Амелией, — ни-ни. Если разобраться, спорить особенно не о чем. У меня сейчас есть поводы для беспокойства и посерьезнее. Например, в какой стране мне предстоит жить в ближайшем будущем. Когда я уже уходила — между прочим, папа велел Ларсу зайти за мной домой и проводить до машины, — то вышло очень неловко, я случайно услышала, как папа говорит маме: — Ладно, Хелен, а теперь я хочу знать, кто этот Джанини, о котором упоминала Миа? Я ей сказала, что, дескать, папа приехал в город, у него есть водитель и, сама понимаешь… Это она проглотила, но я же не могла рассказать ей про принцессу. Я все вспоминала, с каким отвращением Лилли говорила в своем докладе о монархах христианских стран, которые объявляют себя посланниками Божьей воли и на этом основании считают, что должны отвечать только перед Богом, а не перед людьми, которыми правят. Правда, мой папа и в церковь-то почти не ходит, разве что когда его заставляет бабушка. Насчет Ларса Лилли мне поверила, но стала приставать с расспросами, почему я плакала. У тебя еще по какому-нибудь предмету двойка? Он что, все еще из-за этого переживает? Вот уж кому действительно необходима самоактуализация. Лилли принялась расписывать то, что она называет юнговским деревом самоактуализации. Она всегда говорила, что папа находится где-то на нижних ветках и не сможет достичь вершины, пока не примет себя таким, какой он есть, и перестанет зацикливаться на своей неспособности произвести на свет новых отпрысков. Наверное, это и моя проблема. Я тоже застряла где-то в самом низу дерева самоактуализации. Если совсем точно, то даже еще ниже, под корнями. Но сейчас, когда я сижу на алгебре, мне стало казаться, что все не так уж плохо. Я об этом думала весь урок в домашней комнате и наконец кое-что поняла: они не могут насильно заставить меня быть принцессой. Я хочу сказать, мы как-никак живем в Америке. В этой стране человек может быть всем, кем захочет. По крайней мере, в прошлом году, когда мы изучали американскую историю, мистер Холланд говорил нам именно так. Значит, раз уж я могу быть тем, кем хочу, я могу не быть принцессой. Если я сама не захочу, никто не может заставить меня быть принцессой, даже папа. Поэтому, когда я приду домой, я скажу папе: «Нет, спасибо! » Я буду просто обыкновенной девочкой Миа. Мистер Джанини меня вызвал, а я понятия не имею, о чем он говорил. Я не обращала на него внимания и писала в дневник. Я вспыхнула, а Лана, конечно, помирает со смеху. Какая же она все-таки дрянь. С какой стати он все время меня вызывает? Кажется, мог бы уже понять, что я не отличу квадратного корня от корня дерева. Наверное, он вызывает меня только из-за мамы, хочет показать, что относится ко мне так же, как и ко всем остальным в классе. Ну а я не такая, как все остальные. И вообще, зачем мне нужна эта дурацкая алгебра? В «Гринпис» алгеброй не занимаются. А если я принцесса, то она мне уж точно не понадобится. Одним словом, как дело ни обернется, я в выигрыше. Я знаю, что этого делать не следовало, уж поверьте, Лилли мне все популярно объяснила. Я знаю, что мистер Джанини проводит дополнительные занятия специально для таких, как я, что он проводит их в свое свободное время, что ему не платят сверхурочные и все такое. Но если в обозримом будущем алгебра мне вообще не понадобится, зачем, спрашивается, мне ходить на занятия? Я спросила Лилли, не против ли она, если я переночую у нее, а она сказала, что не против, но только если я перестану вести себя так, будто у меня крыша съехала. Но когда я после уроков позвонила домой из телефона-автомата, который висит в школьном вестибюле, и спросила у мамы, можно ли мне переночевать у Московитцев, она начала: — Миа, по правде говоря, твой папа надеялся еще с тобой поговорить, когда ты вернешься из школы. Здорово, этого мне только не хватало. Я сказала маме, что, хотя мне очень бы хотелось поговорить с ними, я очень беспокоюсь за Лилли. Псих, который названивал ей по телефону, недавно вышел из сумасшедшего дома. С тех пор как Лилли стала вести передачу на кабельном телевидении публичного доступа, этот тип, его зовут Норман, стал звонить к ней в студию и просить, чтобы она сняла туфли. Доктор Московитц говорит, что Норман — фетишист, его фетиш — ступни, в частности, ступни Лилли. Норман присылает ей посылки на адрес передачи: компакт-диски, мягкие игрушки и все такое — и пишет, что пришлет еще, если Лилли всего лишь снимет обувь перед камерой. Лилли так и сделала, только потом она набросила себе на ноги плед и стала махать под ним ногами и кричать: — Норман, псих, смотри, я разулась! Спасибо за диски, придурок! Норман от этого так разозлился, что стал искать Лилли на улицах Гринвидж-Виллидж. Про то, что Лилли живет в Гринвидж-Виллидже, всем известно, потому что одну серию, которая имела успех, мы снимали на углу улиц Бликер и Ла-Гуардиа. Лилли позаимствовала в магазине «Гранд Юнион» этикет-пистолет и стала говорить всем подряд европейским туристам, которые толкутся в Нохо, 10 Район в Нижнем Манхэттене, известный как центр авангардного искусства. Как ни странно, довольно много народу поверило. Короче, как-то раз несколько недель назад фетишист Норман подкараулил нас в парке и погнался за нами. Он размахивал двадцатидолларовыми купюрами и кричал, чтобы мы разулись. Это было довольно забавно и совсем не страшно, тем более что мы бежали как раз к командному пункту на углу Вашингтон-сквер и Томпсон-стрит, где шестая префектура поставила этот длиннющий трейлер, чтобы тайно следить за торговцами наркотиками. Мы пожаловались полицейским, что этот ненормальный хочет нас изнасиловать. Если бы вы видели, что тут началось! На Нормана набросилось человек двадцать полицейских в штатском, в том числе один старик, который вечно спал на скамейке, и я думала, что он бездомный. Норман вопил, но его скрутили и увезли в сумасшедший дом. Все-таки с Лилли не соскучишься. Как бы то ни было, родители Лилли сказали, что Нормана только что выпустили на свободу и что ей не надо больше над ним издеваться, потому что он просто несчастный больной человек с манией одержимости и, возможно, с шизофреническими наклонностями. Лилли решила посвятить завтрашнюю передачу своим ступням. Она будет примерять перед камерой всю свою обувь, но ни разу не покажет босые ступни. Лилли рассчитывает, что это доведет Нормана до ручки и он выкинет что-нибудь совсем уж из ряда вон, например, возьмет ружье и выстрелит в нас. Но я совсем не боюсь. Норман носит очки с толстыми стеклами, я просто уверена, что он в жизни никуда не попадет, даже из автоматического пистолета, который в этой стране может купить даже такой псих, как Норман, а все из-за совершенно безответственных законов, которые, как пишет в своем интернет-журнале Майкл Московитц, когда-нибудь приведут нашу демократию к краху. Но маму это нисколько не тронуло. Она сказала: — Миа, я, конечно, ценю твое стремление помочь подруге пережить трудный период, когда ее преследователь вышел на свободу, но я действительно думаю, что сейчас у тебя есть более серьезные дела дома. А я ей: — Какие такие дела? Я-то думала, что мама говорит про кошачий туалет, а я всего два дня назад сменила в нем наполнитель. А мама: — Я говорю о твоей ответственности перед отцом и мной. Тут я чуть не упала. Кто говорит мне об ответственности — мама? Интересно, когда ей в последний раз приходило в голову забросить белье в прачечную, не говоря уже о том, чтобы забрать его обратно? Когда она в последний раз вспоминала, что нужно купить салфетки, или туалетную бумагу, или молоко? А ей хоть раз за все четырнадцать лет пришло в голову упомянуть, что я, возможно, когда-нибудь стану принцессой Дженовии? И этот человек считает, что имеет право напоминать мне об ответственности? Я чуть было не бросила трубку. Но Лилли стояла почти рядом, она выполняла свое поручение — включать и выключать свет в школьном вестибюле, — и я решила не вести себя так, будто у меня крыша съехала, а если бы я бросила трубку в разговоре с мамой, то это был бы как раз тот самый случай. Поэтому я очень терпеливо сказала: — Мама, не волнуйся, я не забуду завтра по дороге из школы зайти в хозяйственный и купить мешки для пылесоса. И только после этого я повесила трубку. История мировой цивилизации: вопросы в конце 4-й главы. Французский: использование avoir в отрицательных предложениях, читать уроки 1—3, pas de plus. Не то чтобы у них были какие-то вещи, которых нет у нас, скорее, наоборот, у нас с мамой все лучше. Например, у Московитцев телевизор принимает только два кабельных канала с фильмами, а я воспользовалась последним специальным предложением от «Тайм Уорнер Кейбл», поэтому у нас дома есть все их каналы, а еще «Синемакс», «Шоутайм» и еще много чего, и все это — по невероятно низкой цене, всего за 19,99 доллара в месяц. А еще у нас соседи лучше, за ними интереснее наблюдать через окно. Например, за Ронни, она часто устраивает шикарные вечеринки. А еще есть пара тощих немцев, они всегда носят все черное, даже летом, и никогда не опускают жалюзи. А на Пятой авеню, где живут Московитцы, просто не на кого посмотреть, кругом живут одни богатые психоаналитики и их дети. Поверьте мне на слово, в их окнах ничего интересного не увидишь. Но все равно почти каждый раз, когда я ночую у Лилли, даже если мы просто торчим в кухне и доедаем оставшиеся от обеда макароны, бывает очень классно. Может, это потому, что Майя, их домработница она доминиканка , никогда не забывает купить апельсиновый сок и помнит, что я терпеть не могу сок с мякотью. Если она знает, что я остаюсь у них ночевать, она заказывает в итальянском ресторане не мясную лазанью, а вегетарианскую, как вчера вечером, например. Или потому, что в холодильнике у Московитцев никогда не наткнешься на что-нибудь заплесневелое. Все продукты, у которых прошел срок годности, пусть даже всего день назад, Майя выбрасывает. Даже если пакет сливок еще не распечатан. А еще Московитцы никогда не забывают вовремя заплатить за свет, и у них никогда не отключают электричество посреди киномарафона «Стар Трек». А мама Лилли всегда говорит о нормальных вещах, например, о том, как она выгодно купила в «Бергдорфе» 11 «Бергдорф Гудман» — очень дорогой нью-йоркский магазин. Дело не в том, что я не люблю свою маму или что-нибудь в этом роде, просто мне иногда хочется, чтобы она побольше была мамой и поменьше — художником. А еще мне бы хотелось, чтобы папа немного походил на отца Лилли. Ее папа все уговаривает меня съесть омлет, потому что я, на его взгляд, слишком худая, и ходит дома в старом спортивном костюме с эмблемой своего университета, если, конечно, ему не нужно идти в кабинет и кого-нибудь анализировать. Доктор Московитц никогда, никогда не появляется в костюме в семь утра. Не то чтобы я не любила своего папу, наверное, я его люблю, просто я не понимаю, как он мог допустить, чтобы с ним случилось нечто подобное. Он же обычно такой организованный, как он мог допустить, что оказался принцем? Ну не понимаю я этого, хоть убей. Но, пожалуй, больше всего мне нравится ночевать у Лилли потому, что здесь я могу не думать обо всяких неприятных вещах, например, что у меня двойка по алгебре, или что я — наследница престола маленького европейского княжества. Я могу расслабиться, есть в свое удовольствие настоящие домашние булочки с корицей и наблюдать, как Майклов шелти Павлов всякий раз, когда Майя выходит из кухни, пытается загнать ее обратно, он же овчарка и считает, что его обязанность — собирать всех в стадо. Вчера вечером было очень здорово. Докторов Московитцев не было, они пошли на благотворительный вечер, поэтому мы с Лилли приготовили огромную миску поп-корна, забрались на широченную кровать с пологом, где спят ее родители, и стали смотреть все серии «Джеймса Бонда» подряд. Мы сравнили всех Джеймсов Бондов и решили, что Пирс Броснан — самый худой, Шон Коннери — самый волосатый, Роджер Мур — самый загорелый. Правда, ни один Джеймс Бонд не снимал рубашку достаточно надолго, чтобы можно было сказать, у кого самый красивый торс, но, по-моему, у Тимоти Далтона. Мне нравится волосатая грудь. Забавно получилось: пока я пыталась решить для себя этот вопрос, в комнату вошел брат Лилли. Майкл, правда, был в рубашке и почему-то выглядел раздраженным. Он сказал, что меня просит к телефону папа. Папа был ужасно зол, потому что он очень долго пытался дозвониться, но Майкл сидел в Интернете, отвечая на письма читателей его интернет-журнала «Крэкхэд», и линия была занята. Наверное, у меня был такой вид, будто меня сейчас вырвет или еще что-нибудь в этом роде, потому что Майкл помолчал немного, а потом сказал: — Ладно, Термополис, расслабься, я ему скажу, что вы с Лилли уже легли. Мама в это вранье ни за что бы не поверила, но с папой, видать, все прошло гладко, потому что Майкл вернулся и доложил, что папа извинился за поздний звонок ха, было всего одиннадцать часов! Наверное, я все еще выглядела так, будто меня сейчас вырвет, потому что Майкл позвал пса и велел ему забраться к нам в кровать, хотя Московитцы-старшие не разрешают приводить в их спальню животных. Павлов забрался ко мне на колени и стал лизать меня в лицо. Между прочим, он лижет только тех, кому по-настоящему доверяет. Майкл сел рядом и стал смотреть с нами фильмы. Лилли в интересах науки спросила его, какие из девушек Бонда ему больше всего нравятся: блондинки, которых Джеймсу Бонду вечно приходится спасать, или брюнетки, которые вечно целятся в него из пистолета. Майкл ответил, что перед девушкой с оружием он не может устоять. После этого мы заговорили о двух наших любимых сериалах: «Зенна, королева воинов» и «Баффи — Истребительница вампиров». А потом, не столько в интересах науки, сколько просто из любопытства, я спросила Майкла, с кем бы он хотел остаться: с Зенной или с Баффи, если бы настал конец света и в живых остались бы всего один мужчина и одна женщина и им нужно было бы возродить население на планете. Майкл сначала сказал, что у меня возникают странные мысли, а потом выбрал Баффи. Тогда Лилли спросила меня, кого бы я выбрала, Гаррисона Форда или Джорджа Клуни. Я сказала, что Гаррисона Форда, хотя он и такой старый, только Гаррисона Форда из «Индианы Джонса», а не из «Звездных войн». А Лилли сказала, что выбрала бы Гаррисона Форда в роли Джека Райана из фильма по книге Тома Клэнси. Тогда Майкл спросил: — Кого бы ты выбрала, Гаррисона Форда или Леонардо Ди Каприо? Мы обе выбрали Гаррисона Форда, Леонардо какой-то вялый и немодный. Майкл все не унимался. Лилли сказала, что Гаррисона Форда, потому что он когда-то был плотником и мог бы построить дом, а я сказала, что Джоша Рихтера, потому что он дольше проживет — Гаррисону ведь лет шестьдесят — и сможет помочь мне воспитывать детей. Тогда Майкл стал говорить всякие несправедливые вещи про Джоша Рихтера, типа, что перед лицом ядерной катастрофы он покажет себя трусом, но Лилли сказала, что страх перед некоторыми вещами — не совсем точный показатель потенциала духовного роста, и я с этим согласилась. Тогда Майкл сказал, что мы обе идиотки, если думаем, что Джош Рихтер осчастливит нас своим вниманием, ему нравятся только девчонки вроде Ланы Уайнбергер. Тогда Лилли спросила Майкла, кого бы он выбрал, меня или Лану Уайнбергер. Он сказал: — Конечно, Миа. Но я думаю, он так ответил только потому, что я сидела тут же и ему не хотелось говорить про меня неприятные вещи в моем присутствии. По-моему, пора было сменить тему, но Лилли продолжала. Ей понадобилось узнать, кого бы Майкл выбрал, меня или Мадонну, меня или Баффи я победила Мадонну, но уступила Баффи, сдаюсь. Потом Лилли захотела узнать, кого бы я выбрала, Майкла или Джоша Рихтера. Я сделала вид, что очень серьезно раздумываю, но тут, к моей великой радости, вернулись Московитцы и стали на нас кричать за то, что мы впустили в спальню Павлова и едим попкорн на их кровати. Позже, когда мы с Лилли убрали весь поп-корн и вернулись в ее комнату, она снова спросила меня, кого бы я выбрала, Джоша Рихтера или ее брата. Я сказала, что Джоша Рихтера, потому что он самый классный парень во всей школе, а может, и в целом мире, и я в него по уши влюблена, и это не потому, что, когда он наклоняется, чтобы достать что-нибудь из шкафчика, его светлые волосы падают на лоб, а потому, что я знаю: за фасадом классного парня скрывается заботливый, чуткий, тонко чувствующий человек. Я почувствовала это уже по тому, как он тогда в «Байджлоуз» сказал мне «привет». Но я все думала, что, если бы конец света настал на самом деле, наверное, лучше было бы выбрать Майкла, потому что он, по крайней мере, умеет меня смешить. Мне кажется, когда наступит конец света, чувство юмора очень пригодится. Ну и, конечно, Майкл очень классно смотрится без рубашки. И если конец света наступит на самом деле, то Лилли умрет, и она никогда не узнает, что мы с ее братом занимаемся сексом. Но я бы ни за что не хотела, чтобы Лилли узнала, что я могу думать о ее брате что-то подобное. Она еще решит, что это извращение. А это хуже, чем то, что я оказалась принцессой Дженовии. Суббота, позже Всю дорогу от Лилли до дома я переживала, что скажут мама и папа, когда я вернусь. Раньше я всегда их слушалась и никогда не бунтовала, честное слово, никогда. Ну, может, был один раз, когда Лилли, Шамика, Линг Су и я пошли смотреть тот фильм с Кристианом Слейтером, а вместо этого попали на ужастик, и я забыла позвонить домой и позвонила только после фильма, а он кончился в половине третьего ночи. Мы оказались на Таймс-сквер, и у нас не хватило денег на такси. Но это был один-единственный раз. Я извлекла из того случая урок, и маме даже не пришлось меня пилить. Хотя она, конечно, ничего такого никогда не делает, я имею в виду, меня не пилит. Кто, скажите на милость, будет ходить в банкомат за деньгами, если меня распилят? Но папа — другое дело. По части дисциплины он совершенно несгибаемый. Мама говорит, это потому, что, когда он был маленьким, бабушка его наказывала и запирала в жутко страшную комнату в их доме. Теперь, когда я об этом думаю, я начинаю догадываться, что лапа вырос на самом деле не в доме, а в замке и эта страшная комната, наверное, была подземной темницей. Поэтому не удивительно, что папа делает абсолютно все, что велит бабушка. Как бы то ни было, когда папа на меня злится, то уж злится по-настоящему. Как в тот раз, когда я отказалась идти с бабушкой в церковь и молиться Богу, который допускает, чтобы дождевые леса Амазонки уничтожались ради новых пастбищ для коров. Эти животные потом превращаются в гамбургеры для невежественной массы, которая поклоняется страшному символу всего этого зла, Рональду Макдональду. Папа сказал, что, если я не пойду в церковь, он меня выпорет, мало того, он пригрозил, что больше никогда не разрешит мне читать интернет-журнал Майкла. Он до самого конца лета не разрешал мне подключаться к сети. Поэтому когда я возвращалась домой от Лилли, я очень боялась. Я все тянула время и старалась просидеть у Московитцев подольше, помогла Майе загрузить тарелки в посудомоечную машину. Сама Майя в это время писала письмо конгрессмену с просьбой сделать что-нибудь для ее сына Мануэля, которого десять лет назад несправедливо осудили и посадили в тюрьму за поддержку революции в их стране. Потом я выгуляла Павлова, потому что Майклу нужно было идти в Колумбийский университет на лекцию по астрофизике. Но потом Лилли объявила, что ей пора идти снимать специальную часовую серию, посвященную ступням. Только оказалось, что старшие Московитцы не ушли на занятия бодибилдингом. Они все слышали и сказали, что мне нужно идти домой, а им с Лилли нужно проанализировать, откуда у нее это желание помучить беднягу, помешанного на сексуальной почве. Значит, дело обстоит так. В общем и целом я очень хорошая дочь. Я не курю, не принимаю наркотики, я не родила ребенка на школьном балу. Мне можно доверять целиком и полностью, и я почти всегда делаю домашнюю работу. Если не считать какой-то несчастной двойки по алгебре, которая мне все равно в будущем не пригодится, дела у меня идут довольно хорошо. И тут родители обрушили на мою голову сногсшибательную новость. На обратном пути домой я решила, что, если папа попытается меня наказать, я обращусь к судье Джуди. Он еще пожалеет о своем поступке, если ему придется предстать перед судьей Джуди. Уж она ему задаст, будьте уверены. Кто-то пытается заставить девчонку стать принцессой, хотя ей этого совсем не хочется? Ну нет, такого судья Джуди не потерпит. Но когда я вернулась домой, оказалось, что мне вовсе не потребовалось звонить судье Джуди. Обычно мама по субботам уходит в студию, но в этот раз она не ушла. Дожидаясь меня, она сидела на диване и листала старые номера журнала «Севентин», на который сама когда-то меня подписала. Это было еще до того, как мама поняла, что я слишком плоскогрудая, чтобы меня кто-нибудь пригласил на свидание, и поэтому все, что они пишут в этом журнале, мне ни с какого боку не подходит. Тут же был и папа, он сидел на том же самом месте, что и вчера, когда я уходила, только сейчас он читал «Санди таймс», хотя была суббота, а у нас с мамой правило — не начинать читать воскресные страницы до воскресенья. Как ни странно, папа был не в костюме. Сегодня он был в вельветовых брюках и кашемировом свитере, наверняка этот свитер ему подарила одна из его многочисленных подружек. Когда я вошла, он очень аккуратно свернул газету, положил на стол и смерил меня долгим пристальным взглядом, прямо как капитан Пикард перед тем, как начать отчитывать Рикера. А потом папа сказал: — Миа, нам нужно поговорить. Я сразу стала объяснять, что я же не ушла, не предупредив, куда иду, и что мне просто нужно было время, чтобы обо всем подумать, и что я была очень осторожна, не поехала на метро и все такое. А папа просто сказал: — Я знаю. Да, именно так: «Я знаю». Он просто сдался без боя. И это мой папа! Я посмотрела на маму, пытаясь понять, заметила ли она, что папа сошел с ума. А она сделала нечто еще более сумасшедшее. Она отложила журнал, встала, подошла ко мне, обняла и сказала: — Детка, мы очень сожалеем. Неужели это мои родители? Может, пока меня не было, в квартире побывали похитители тел и подменили моих родителей биороботами? А как еще можно было объяснить, почему мои родители вдруг стали такими разумными? И тут папа продолжает: — Миа, мы понимаем, что тебе тяжело, ты переживаешь стресс, и мы сделаем все, что в наших силах, чтобы облегчить тебе переход в новое состояние. Потом папа спросил, знаю ли я, что такое компромисс. Я сказала, что да, конечно, знаю, я же не третьеклассница какая-нибудь. Тогда он достал лист бумаги, и на этом листе мы втроем составили то, что мама назвала «Компромиссное соглашение Термополис—Ренальдо». Вот что это такое: Я, нижеподписавшийся Артур Кристофф Филипп Джерард Гримальди Ренальдо, выражаю согласие на то, чтобы мой единственный отпрыск и наследница, Амелия Миньонетта Гримальди Термополис Ренальдо, провела период получения среднего образования в средней школе имени Альберта Эйнштейна для мальчиков перепрофилированной в школу совместного обучения в 1975 году без перерывов, за исключением летних и рождественских каникул, которые она будет безусловно проводить в государстве Дженовия. Мне даже не верилось. Рождество и лето без бабушки? Это все равно что пойти к зубному, но вместо того, чтобы лечить зубы, просто читать в приемной журнал «Тин пипл» и вдыхать веселящий газ! Я так обрадовалась, что тут же взяла и обняла папу. Но, к сожалению, оказалось, что это еще не все соглашение. Я, нижеподписавшаяся Амелия Миньонетта Гримальди Термополис Ренальдо, подтверждаю согласие исполнить обязанности наследницы Артура Кристоффа Филиппа Джерарда Гримальди Реналъдо, принца Дженовии, а именно вступить на престол после кончины последнего и принять на себя государственные функции, требующие присутствия упомянутой наследницы. В чем они заключаются? Папа отвечал очень туманно: — Ну, ты сама понимаешь, присутствие на похоронах глав государств, открытие балов и прочее в этом роде. А как же разбивание бутылок шампанского о борт океанских лайнеров? А как же голливудские премьеры и все такое? Ладно, а как же похороны, балы? Я даже глаза подвести не умею, не говоря уже о том, чтобы сделать реверанс… — О, на этот счет не волнуйся. Что она может сделать? Она же во Франции. Суббота, вечер Какая же я неудачница, даже самой не верится!